Эдгар Аллан По. Черный кот

Эдгар Аллан По

ЧЕРНЫЙ КОТ

Я не надеюсь и не притязаю на то, что кто-нибудь поверит самой чудовищной и вместе с тем самой обыденной истории, которую я собираюсь рассказать. Только сумасшедший мог бы на это надеяться, коль скоро я сам себе не могу поверить. А я не сумасшедший - и все это явно не сон. Но завтра меня уже не будет в живых, и сегодня я должен облегчить свою душу покаянием. Единственное мое намерение - это ясно, кратко, не мудрствуя лукаво, поведать миру о некоторых чисто семейных событиях. Мне эти события в конце концов принесли лишь ужас - они извели, они погубили меня. И все же я не стану искать разгадки. Я из-за них натерпелся страху - многим же они покажутся безобидней самых несуразных фантазий. Потом, быть может, какой-нибудь умный человек найдет сгубившему меня призраку самое простое объяснение - такой человек, с умом, более холодным, более логическим и, главное, не столь впечатлительным, как у меня, усмотрит в обстоятельствах, о которых я не могу говорить без благоговейного трепета, всего только цепь закономерных причин и следствий.

С детских лет я отличался послушанием и кротостью нрава. Нежность моей души проявлялась столь открыто, что сверстники даже дразнили меня из-за этого. В особенности любил я разных зверюшек, и родители не препятствовали мне держать домашних животных. С ними я проводил всякую свободную минуту и бывал наверху блаженства, когда мог их кормить и ласкать. С годами эта особенность моего характера развивалась, и когда я вырос, немногое в жизни могло доставить мне более удовольствия. Кто испытал привязанность к верной и умной собаке, тому нет нужды объяснять, какой горячей благодарностью платит она за это. В бескорыстной и самоотверженной любви зверя есть нечто покоряющее сердце всякого, кому не раз довелось изведать вероломную дружбу и обманчивую преданность, свойственные Человеку.

Женился я рано и, по счастью, обнаружил в своей супруге близкие мне наклонности. Видя мое пристрастие к домашним животным, она не упускала случая меня порадовать. У нас были птицы, золотые рыбки, породистая собака, кролики, обезьянка и кот.

Кот, необычайно крупный, красивый и сплошь черный, без единого пятнышка, отличался редким умом. Когда заходила речь о его сообразительности, моя жена, в душе не чуждая суеверий, часто намекала на старинную народную примету, по которой всех черных котов считали оборотнями. Намекала, разумеется, не всерьез - и я привожу эту подробность единственно для того, что сейчас самое время о ней вспомнить.

Плутон - так звали кота - был моим любимцем, и я часто играл с ним. Я всегда сам кормил его, и он ходил за мной по пятам, когда я бывал дома. Он норовил даже увязаться со мной на улицу, и мне стоило немалого труда отвадить его от этого.

Дружба наша продолжалась несколько лет, и за это время мой нрав и характер - под влиянием Дьявольского Соблазна - резко изменились (я сгораю от стыда, признаваясь в этом) в худшую сторону. День ото дня я становился все мрачнее, раздражительней, безразличней к чувствам окружающих. Я позволял себе грубо кричать на жену. В конце концов я даже поднял на нее руку. Мои питомцы, разумеется, тоже чувствовали эту перемену. Я не только перестал обращать на них внимание, но даже обходился с ними дурно. Однако к Плутону я все же сохранил довольно почтительности и не позволял себе его обижать, как обижал без зазрения совести кроликов, обезьянку и даже собаку, когда они ласкались ко мне или случайно попадались под руку. По болезнь развивалась во мне, - а нет болезни ужаснее пристрастия к Алкоголю! - и наконец даже Плутон, который уже состарился и от этого стал капризнее, - даже Плутон начал страдать от моего скверного нрава.

Однажды ночью я вернулся в сильном подпитии, побывав в одном из своих любимых кабачков, и тут мне взбрело в голову, будто кот меня избегает. Я поймал его; испуганный моей грубостью, он не сильно, но все же до крови укусил меня за руку. Демон ярости тотчас вселился в меня. Я более не владел собою. Душа моя, казалось, вдруг покинула тело; и злоба, свирепее дьявольской, распаляемая джином, мгновенно обуяла все мое существо. Я выхватил из кармана жилетки перочинный нож, открыл его, стиснул шею несчастного кота и без жалости вырезал ему глаз! Я краснею, я весь горю, я содрогаюсь, описывая это чудовищное злодейство.

Наутро, когда рассудок вернулся ко мне - когда я проспался после ночной попойки и винные пары выветрились, - грязное дело, лежавшее на моей совести, вызвало у меня раскаянье, смешанное со страхом; но то было лишь смутное и двойственное чувство, не оставившее следа в моей душе. Я снова стал пить запоем и вскоре утопил в вине самое воспоминание о содеянном.

Рана у кота тем временем понемногу заживала. Правда, пустая глазница производила ужасающее впечатление, но боль, по-видимому, утихла. Он все так же расхаживал по дому, но, как и следовало ожидать, в страхе бежал, едва завидя меня. Сердце мое еще не совсем ожесточилось, и поначалу я горько сожалел, что существо, некогда так ко мпе привязанное, теперь не скрывает своей ненависти. Но вскоре чувство это уступило место озлоблению. И тогда, словно в довершение окончательной моей погибели, во мне пробудился дух противоречия. Философы оставляют его без внимания. Но я убежден до глубины души, что дух противоречия принадлежит к извечным побуждающим началам в сердце человеческом - к неотторжимым, первозданным способностям, или чувствам, которые определяют самую природу Человека. Кому не случалось сотню раз совершить дурной или бессмысленный поступок безо всякой на то причины, лишь потому, что этого нельзя делать? И разве не испытываем мы, вопреки здравому смыслу, постоянного искушения нарушить Закон лишь потому, что это запрещено? Так вот, дух противоречия пробудился во мне в довершение окончательной моей погибели. Эта непостижимая склонность души к самоистязанию - к насилию над собственным своим естеством, склонность творить зло ради зла - и побудила меня довести до конца мучительство над бессловесной тварью. Как-то утром я хладнокровно накинул коту на шею петлю и повесил его на суку - повесил, хотя слезы текли у меня из гл:аз и сердце разрывалось от раскаянья, - повесил, потому что знал, как он некогда меня любил, потому что чувствовал, как несправедливо я с ним поступаю, - повесил, потому что знал, какой совершаю грех - смертный грех, обрекающий мою бессмертную душу на столь страшное проклятие, что она оказалась бы низвергнута - будь это возможно - в такие глубины, куда не простирается даже милосердие Всеблагого и Всекарающего Господа.

В ночь после совершения этого злодейства меня разбудил крик: «Пожар!» Занавеси у моей кровати полыхали. Весь дом был объят пламенем. Моя жена, слуга и я сам едва не сгорели заживо. Я был разорен совершенно. Огонь поглотил все мое имущество, и с тех нор отчаянье стало моим уделом.

Во мне довольно твердости, дабы не пытаться изыскать причину и следствие, связать несчастье со своим безжалостным поступком. Я хочу лишь проследить в подробности всю цепь событий - и не намерен пренебречь ни единым, пусть даже сомнительным звеном. На другой день после пожара я побывал на пепелище. Все степы, кроме одной, рухнули. Уцелела лишь довольно тонкая внутренняя перегородка посреди дома, к которой примыкало изголовье моей кровати. Здесь штукатурка вполне противостояла огню - я объяснил это тем, что стена была оштукатурена совсем недавно. Подле нее собралась большая толпа, множество глаз пристально и жадно всматривались все в одно место. Слова: «Странно!», «Поразительно!» и всякие восклицания в том же роде возбудили мое любопытство. Я подошел ближе и увидел на белей поверхности нечто вроде барельефа, изображавшего огромного кота. Точность изображения поистине казалась непостижимой. На шее у кота была веревка.

Сначала этот призрак - я попросту не могу назвать его иначе - поверг меня в ужас и недоумение. Но, поразмыслив, я несколько успокоился. Я вспомнил, что повесил кота в саду подле дома. Во время переполоха, поднятого пожаром, сад наводнила толпа - кто-то перерезал веревку и швырнул кота через открытое окно ко мне в комнату. Возможно, таким способом он хотел меня разбудить. Когда стены рухнули, развалины притиснули жертву моей жестокости к свежеоштукатуренной перегородке, и от жара пламени и едких испарении на ней запечатлелся рисунок, который я видел.

Хотя я успокоил если не свою совесть, то, по крайней мере, ум, быстро объяснив поразительное явление, которое только что описал, оно все же оставило во мне глубокий след. Долгие месяцы меня неотступно преследовал призрак кота; и тут в душу мою вернулось смутное чувство, внешне, но только внешне, похожее на раскаянье. Я начал даже жалеть об утрате и искал в грязных притонах, откуда теперь почти не вылезал, похожего кота той же породы, который заменил бы мне бывшего моего любимца.

С детских лет рассказчик отличается кротостью нрава и любовью к животным. Рано женившись, повествователь с удовольствием обнаруживает в своей жене схожие с собой черты, и особенно - любовь к животным. Дома у них живут птицы, золотые рыбки, породистая собака, кролики, обезьянка и кот. Красивый, сплошь чёрный кот по имени Плутон, является любимцем хозяина. Кот отвечает взаимностью - он очень сильно привязан к хозяину и всегда следует за ним по пятам.

Так всё длится на протяжении нескольких лет, но рассказчик сильно меняется под влиянием алкоголя, который сам он называет Дьявольским Соблазном. Он становится мрачным и раздражительным, начинает кричать на жену и через некоторое время поднимает на неё руку. Питомцы рассказчика тоже чувствуют эту перемену - он не только перестаёт обращать на них внимание, но и обходиться с ними дурно. Лишь к Плутону он по прежнему питает тёплые чувства, потому и не обижает кота. Но привязанность к алкоголю становится всё сильнее, и даже Плутон теперь страдает от скверного нрава хозяина.

Поздно ночью, в подпитии, рассказчик возвращается домой, и ему в голову приходит мысль, что кот его избегает. Молодой человек ловит Плутона. Кот, испуганный грубостью, кусает хозяина за руку - не сильно, но всё же до крови. Это приводит повествователя в ярость. Он выхватывает из кармана жилетки нож и без жалости вырезает коту глаз. Утром содеянное вызывает у него раскаяние, но ненадолго - он вскоре топит его без остатка в алкоголе.

Рана у кота потихоньку заживает, он по прежнему расхаживает по дому, но при виде своего обидчика в страхе бежит от него. Поначалу рассказчик горько сожалеет, что существо, которое его так любило, теперь так его ненавидит. Однако, он продолжает спиваться, и сожаление улетучивается, на его место приходит озлобление. Как-то утром молодой алкоголик хладнокровно вешает кота.

В ночь после совершения преступления в доме повествователя начинается пожар. Рассказчик, его слуга и жена спасаются чудом. От дома остаётся одна стена. Утром, вернувшись на пепелище, погорелец обнаруживает возле неё толпу зевак. Их привлекает проявившийся на стене рисунок, вроде барельефа - огромный кот с петлёй на шее.

Долгие месяцы призрак содеянного преследует повествователя. Он ищет по грязным притонам кота, похожего на Плутона, и находит такого в одном кабаке. Хозяин заведения от денег отказывается - он не знает откуда этот кот и чей он. Кот под стать Плутону, но с одним отличием: его грудь украшает грязно-белое пятно. Утром рассказчик видит ещё одно сходство - как и у Плутона, у нового кота нет одного глаза.

Кот быстро приживается в новом доме и становиться любимцем жены, а повествователь начинает испытывать к нему растущую неприязнь. Но чем больше растёт у рассказчика неприязнь, тем больше кот к нему привязывается. Повествователь начинает бояться кота. У него появляется желание убить животное, но он сдерживается, помня о прежней вине. Тем временем бесформенное белое пятно на груди кота начинает изменяться и, в конце концов, принимает форму виселицы. Из-за этого алкоголик всё больше ненавидит кота.

Однажды рассказчик с женой спускаются в подвал по хозяйственной надобности. С ними увязывается кот, споткнувшись о которого повествователь чуть не ломает себе шею. Это становится последней каплей. Рассказчик хватает топор и собирается зарубить кота на месте. Жена удерживает его руку и за это платится своей жизнью - её супруг раскраивает ей голову топором.

Совершив убийство, рассказчик начинает думать, как быть с трупом, и решает замуровать его в стене подвала. Замуровав мёртвую жену, повествователь отправляется искать кота, но не находит его. Кот пропал и не появляется ни на второй день, ни на третий. Эти ночи повествователь спит спокойно, несмотря на бремя преступления, лежащее у него на душе.

В связи с исчезновением женщины было проведено короткое дознание и обыск, не принёсший результатов. На четвёртый день в дом неожиданно снова приходят полицейские. Они производят тщательнейший обыск, в том числе и в подвале, тоже не дающий никаких результатов. Служители порядка собираются уходить, но повествователь, торжествуя и чувствуя свою безнаказанность, начинает хвалить превосходную постройку без единой трещины. В подтверждение своих слов он бьёт тростью по стене в том месте, где замурован труп его жены. Неожиданно для полицейских и самого убийцы из-за стены раздаётся крик, переходящий в вопль.

Полицейские ломают стену и находят труп женщины. На голове у трупа восседает кот, которого рассказчик случайно замуровал в стене. Он-то своим криком и выдаёт убийцу, обрекая его на смерть от руки палача.

Повествователь излагает этот рассказ, дабы облегчить свою душу перед грядущим концом.

История, о которой я собираюсь поведать, совершенно чудовищна и в то же время очень проста. Я не жду, что кто-то поверит, будто такое могло случиться, и не прошу об этом. С моей стороны было бы истинным безумием ожидать доверия, ибо мой собственный разум отказывается верить свидетельствам чувств. И все же я не безумен… и уж точно то, что произошло, мне не приснилось. Но завтра я умру и сегодня я хочу облегчить душу. Моя цель – в простых словах, кратко и без комментариев поведать миру о череде самых обычных событий, произошедших у меня дома. О череде событий, которые вселили в меня страх… заставили страдать… привели к гибели. Но я не стану пытаться объяснить, что произошло, ибо для меня то, что было, – неизъяснимый ужас… хотя многим это покажется не столько страшным, сколько baroque . Когда-нибудь, возможно, сыщется интеллект, который лишит пережитое мною иллюзий… какой-нибудь более сдержанный, более логический и гораздо менее возбудимый разум, чем мой, разум, который в тех обстоятельствах, о которых я вспоминаю с трепетом, увидит всего лишь обычную череду естественных причин и следствий.

С малых лет я отличался восприимчивостью и добротой. Мое мягкосердие было столь очевидно, что я даже превратился в своего рода посмешище для друзей. Особенно я любил животных, и благодаря потакавшим мне родителям у меня всегда были домашние любимцы, с которыми я проводил почти все время, и для меня не было большего удовольствия, чем кормить их и играть с ними. Эта особенность характера росла вместе со мной, и когда я повзрослел, животные стали для меня одним из главных источников удовольствия. Тем, кто знает, что такое любовь преданной и умной собаки, не нужно объяснять, какую радость это может приносить. В бескорыстной и самоотверженной любви зверя есть что-то такое, что не может не волновать сердце того, кто имел возможность познать жалкую дружбу и призрачную привязанность, существующие между людьми .

Женился я рано и был рад узнать, что моя супруга разделяет мое увлечение. Видя, насколько для меня важно иметь домашнего любимца, она постоянно приносила в дом разных животных. У нас были птицы, золотая рыбка, породистый пес, кролики, обезьянка и кот .

Последний был большим и удивительно красивым животным, полностью черным и невероятно умным. Что касается его ума, то жена моя, хоть суеверностью и не отличалась, не раз вспоминала о старом поверье, будто каждая черная кошка – это принявшая облик животного ведьма. Не то чтобы она когда-либо относилась к этому серьезно , и я привожу эту подробность лишь потому, что сейчас есть повод об этом вспомнить.

Плутон (так звали кота) был моим любимцем. С ним я проводил больше всего времени. Только я кормил его, и он всегда сопровождал меня, когда я ходил по дому. Более того, мне даже стоило больших трудов не давать ему следовать за мной, когда я выходил на улицу.

Эта дружба продлилась несколько лет, но за это время мой характер и нрав полностью переменились, и перемена была недоброй, причиной чему стало (хоть мне и стыдно это признавать) неумеренное пристрастие к спиртному. С каждым днем я становился все мрачнее, все раздражительнее, меня все меньше беспокоили чувства других. Я стал позволять себе несдержанные высказывания в адрес жены. Со временем дошло даже до рукоприкладства. Питомцы мои, естественно, не могли не чувствовать, что со мной происходит. Я не только забросил их, но даже стал поднимать на них руку. Только к Плутону я сохранил уважение, не позволявшее мне обижать его, как я не моргнув глазом обижал кроликов, обезьянку и даже собаку, когда те случайно попадались мне на пути или ласкались. Но болезнь моя захватывала меня все сильнее (есть ли болезнь страшнее алкоголизма!), и теперь даже Плутон, который к тому времени уже начал стареть и сделался несколько капризен, даже Плутон начал страдать от моего испортившегося характера.

Однажды ночью, когда я сильно выпивший вернулся домой после очередной «вылазки» в город, мне показалось, что кот избегает меня. Все же я поймал его, и он, боясь, что я причиню ему боль, слегка укусил меня за руку. И тогда в меня будто вселился демон. Я перестал быть самим собой. Истинная душа моя в один миг покинула тело, и дьявольская злоба, подогреваемая выпитым джином, овладела мною. Я достал из кармана жилета перочинный нож, раскрыл его, взял несчастное животное за горло и вырезал ему один глаз. Когда я вспоминаю об этом чудовищном поступке, я сгораю от стыда, меня трясет и бросает в жар.

Наутро, когда разум вернулся ко мне, когда сон выветрил из моей головы винные пары ночной попойки, вспомнив о своем злодеянии, я испытал чувство, похожее одновременно на ужас и на раскаяние, но даже это чувство было слабым и каким-то смутным. Душа моя осталась холодна. Я снова взялся за бутылку и вскоре утопил в вине все воспоминания об этом поступке.

Со временем кот медленно пошел на поправку. Пустая глазница, правда, выглядела ужасно, но боли он, похоже, уже не испытывал. Он, как и раньше, разгуливал по всему дому, но, о чем нетрудно догадаться, едва заметив меня, тут же убегал в страхе. Какая-то частица прежнего меня еще сохранилась в моем сердце, поэтому очевидная неприязнь, которую теперь испытывало ко мне существо, раньше меня так любившее, поначалу очень печалила меня, но вскоре это чувство уступило место раздражению. А потом, словно в подтверждение моего окончательного упадка, мною овладел дух противоречия. Философы не задумываются над этим понятием. Но ничто не заставит меня усомниться в том, что дух этот является одним из главных побуждающих начал в человеческом сердце… одним из неотделимых первичных качеств или чувств, которые превращают человека в то, что он есть. Кто не совершал тысячу злых или глупых поступков только лишь потому, что знал: так поступать не следует? Разве не заложено в нас неискоренимое желание вопреки здравому разуму нарушать то, что зовется «Законом», по той единственной причине, что мы его считаем таковым? Я повторю еще раз, пробуждение духа противоречия ознаменовало мое окончательное падение. Это был тот непостижимый душевный порыв «сделать хуже самому себе» , совершить насилие над собственной природой… сотворить зло ради самого зла, который заставил меня продолжить и в конечном итоге довести до конца издевательство над безобидным животным. Однажды утром я хладнокровно накинул ему на шею петлю и повесил на ветке дерева… Когда я это делал, слезы текли у меня по щекам, сердце разрывалось на части… Я повесил его, так как знал, что он любил меня, и так как чувствовал, что он не дал мне ни единого повода так поступить с ним… Я повесил его, поскольку знал, что, делая это, я совершаю грех, страшный грех, который заставит, если такое вообще возможно, отвернуться от моей бессмертной души даже самого всемилостивого, самого страшного Бога.

Ночью того дня, когда был совершен этот жестокий поступок, меня разбудили крики о пожаре. Полог моей кровати был охвачен пламенем. Горел весь дом. Мне, моей жене и слуге лишь каким-то чудом удалось спастись от огня, но разрушение было полным. Погибло все, что у меня было, и с тех пор меня не покидало отчаяние.

Я не настолько слабодушен, чтобы усмотреть причину и следствие в своем злодеянии и случившейся беде. Но я излагаю факты в их последовательности и не хочу, чтобы из этой цепочки выпало хотя бы одно звено. На следующий день после пожара я пришел на руины. Все стены дома, кроме одной, рухнули. Осталась стоять лишь одна из внутренних стен между комнатами, изголовьем к которой стояла моя кровать. Штукатурка на ней большей частью выдержала воздействие огня. Я приписал этот факт тому, что недавно эту стену чинили, и штукатурка была еще свежей. У этой стены собралась довольно большая группа людей, которые, похоже, очень внимательно и с особым интересом рассматривали какую-то ее отдельную часть. Восклицания «Странно!», «Необычно!» и другие, подобные им, пробудили во мне любопытство. Я подошел к толпе и увидел на белой поверхности стены изображение огромного кота , которое, словно bas-relief , въелось в штукатурку. Изображение было в самом деле поразительно достоверным. На шее животного четко просматривалась веревка.

Едва я узрел этот призрак (а другим словом я не могу это назвать), необычайное удивление и ужас охватили меня. Но позже разум пришел мне на помощь. Я вспомнил, что кот был повешен в саду, примыкающем непосредственно к дому. Как только началась вызванная пожаром суматоха, в этом саду собралось множество людей, из которых кто-то, должно быть, перерезал веревку и бросил животное в открытое окно моей комнаты. Возможно, это было сделано для того, чтобы разбудить меня. При падении остальные стены могли впечатать жертву моей жестокости в свежую штукатурку. Содержащаяся в ней известь вместе с огнем и аммиаком, выделяемым мертвым телом, и привели отпечаток в тот вид, в котором я его увидел.

Объяснив подобным образом этот удивительный факт, я успокоил свой разум (но не совесть), и все же это произвело на меня очень большое впечатление. Несколько месяцев меня преследовал призрак этого кота, и я снова испытал некое смутное чувство, которое было похоже на раскаяние, но не им являлось. Я дошел до того, что пожалел о том, что лишился этого кота, и в грязных притонах, где проводил теперь все больше времени, стал подыскивать другое животное того же вида и сходной наружности, которое могло бы занять его место.

Однажды вечером, когда, доведя себя почти до беспамятства, я сидел в пивной более чем сомнительной репутации, мое внимание неожиданно привлек какой-то черный предмет, лежащий на огромной бочке то ли джина, то ли рома, которая была главным предметом мебели в этом помещении. Я уже несколько минут смотрел на эту бочку и сильно удивился, что не заметил лежащего на ней предмета раньше. Я подошел и прикоснулся к нему рукой. Это был кот… огромный черный кот, не меньше Плутона и очень на него похожий, с одним лишь различием. У Плутона на всем теле не было ни одной белой шерстинки, а у этого кота было большое, хотя и нечеткое белое пятно почти во всю грудь. Как только я прикоснулся к нему, он сразу встал, громко заурчал и потерся о мои пальцы. Похоже, ему было приятно, что я обратил на него внимание. Это было именно то, что я искал, поэтому я тут же предложил хозяину заведения купить животное, но он ответил, что это кот не его, он о нем ничего не знает и никогда раньше не видел.

Чёрный кот

Я не ожидаю и не ищу, чтобы кто-нибудь верил моему рассказу, в высшей степени странному, но вместе с тем очень простому. Да, я был бы сумасшедшим, если бы ожидал этого; мои собственные чувства отказываются верить самим себе. Но завтра я умру, и мне хочется облегчить свою душу. Моя ближайшая цель состоит в том, чтобы рассказать миру - просто, коротко и без толкований - ряд простых домашних событий. Эти события в своих последствиях ужасали, мучили и, наконец, погубили меня. Но я не буду делать попытки объяснить их. Для меня они не представляли почти ничего кроме ужаса, для многих же они вовсе не покажутся страшными. Может быть, впоследствии найдется какой-нибудь ум более спокойный, более логический и гораздо менее моего склонный к возбуждению. Он низведет мои призраки на степень самой обыкновенной вещи и в обстоятельствах, о которых я не могу говорить без ужаса, увидит не более, как обыкновенный результат очень естественных действий и причин.

С детства я отличался уступчивостью и человечностью характера. Нежность моего сердца доходила до того, что сделала меня предметом насмешек со стороны моих товарищей. Я в особенности любил животных, и мои родители много их мне надарили. С ними я проводил большую часть времени, и высшим счастьем для меня было - кормить и ласкать их. Эта особенность моего характера росла вместе со мною и в летах мужества служила для меня одним из главных источников удовольствия. Свойство и силу наслаждения, происходящего от подобных причин, едва ли нужно объяснять тем, которые питали когда-нибудь нежную привязанность к верной и умной собаке. В бескорыстной и самоотверженной любви животного есть что-то действующее прямо на сердце того, кто имел частые случаи наблюдать жалкую дружбу и летучую, как пух, верность человека.

Я женился рано и был очень рад, найдя в моей жене наклонности, сходные с моими собственными. Заметив мою страсть к домашним животным, она при всяком удобном случае приобретала их, выбирая самых лучших. У нас были птицы, золотые рыбки, отличная собака, кролики, маленькая обезьяна и кот.

Этот кот был необыкновенно велик и красив, - совершенно черный кот, - и смышлен он был до изумительной степени. Говоря о его уме, моя несколько суеверная жена часто упоминала о старинном народном поверье, по которому все черные кошки - оборотившиеся ведьмы. Впрочем, она говорила это в шутку, и я упоминаю об этом обстоятельстве только потому, что именно теперь оно пришло мне на память.

Плутон - так звали кота - был самым любимым моим фаворитом. Никто кроме меня не кормил его, и в доме он сопровождал меня всюду. Мне стоило даже большого труда отгонять его, когда ему приходила фантазия сопровождать меня по улицам.

Наша дружба продолжалась таким образом несколько лет, в течение которых мои наклонности и характер, вследствие невоздержной жизни (стыжусь признаться в этом), потерпели радикальное изменение к худшему. Я становился с каждым днем угрюмее, раздражительнее, невнимательнее к чувствам других. Я позволял себе говорить дерзости жене, наконец, покусился даже на насильственные поступки против нее. Разумеется, и мои любимцы должны были почувствовать происшедшую во мне перемену. Я не только не обращал на них внимания, но и дурно обходился с ними. Однако же к Плутону я сохранял еще некоторое уважение. Оно удерживало меня от дурного обращения с ним, между тем как я нисколько не церемонился с кроликами, обезьяною и собакой, когда они попадались мне под руку случайно или по привязанности ко мне. Болезнь моя усиливалась, а какая другая болезнь может сравниться с пьянством? Наконец даже Плутон, который сам начинал стареть и, следовательно, делаться несколько брюзгливым, стал испытывать последствия моего дурного расположения духа.

Однажды ночью, когда я воротился домой сильно пьяный из одного часто посещаемого мною притона, мне вообразилось, что кот избегает моего присутствия. Я схватил его. В испуге он укусил мне руку, и мною вдруг овладело демонское бешенство. Я уж не помнил себя. Казалось, прежняя душа вдруг оставила мое тело, и каждая фибра во мне задрожала от дьявольской злобы, подстрекаемой джином. Я достал из жилетного кармана перочинный ножик, открыл его, схватил несчастное животное за горло и медленно вырезал у него один глаз! Я краснею, горю и дрожу при рассказе об этой ужасной жестокости…

Когда с наступлением утра рассудок воротился ко мне, когда продолжительный сон прогнал пары ночной попойки, я вспомнил о сделанном мною преступлении и почувствовал отчасти ужас, отчасти угрызение совести. Но это было слабое и двусмысленное чувство; душа оставалась нетронутою. Я опять предался излишествам и скоро потопил в вине всякое воспоминание о моем поступке.

Третий том произведений классиков детективного жанра включает в себя новеллы Эдгара Аллана По и Гилберта Кита Честертона, ставшие признанными шедеврами мировой литературы.

Эти избранные сочинения писателей, столь непохожих и творческой манерой, и характерными особенностями личностного мировосприятия, вместе с тем достаточно органично дополняют друг друга, представляя целостную картину многоуровневого, многогранного мира, полного ярких контрастов и тайн, подчас весьма зловещих, но неизменно волнующих воображение и пленяющих пытливые умы определенно в духе и Эдгара По, и Гилберта Честертона, несмотря на их видимую полярность. Впрочем, как известно, полюса тяготеют друг к другу…

Эдгар Аллан По (Edgar Allan Poe) родился 19 января 1809 г. в Бостоне, в актерской семье. Осиротев в трехлетнем возрасте, был усыновлен табачным торговцем Джоном Алланом, в доме которого жил до своего совершеннолетия.

Окончив школу, он поступает в Университет Вирджинии, откуда через 8 месяцев отчислен за пренебрежение уставом данного учебного заведения. Затем Эдгар По около двух лет служит в армии, после чего становится курсантом престижной военной школы Вест-Пойнт. Вскоре, однако, его исключают оттуда «за систематическое нарушение дисциплины», как гласило постановление военного суда.

Стремление игнорировать стандарты массового поведения в полной мере отразилось в трех поэтических сборниках юного По, увидевших свет в конце 20‑х годов. В стихах этого периода четко прослеживается тяга к сочинению для себя, именно для себя, иной, нестереотипной жизни, к созданию новой, невиданной и немыслимой, но все же реальности, основанной на глубинных принципах бытия.

Эти стихи, как, впрочем, и следовало ожидать, не нашли признания среди читающей публики, но тем не менее их автор твердо решил стать профессиональным литератором, зарабатывая хлеб насущный журнальными публикациями.

Известность принес ему рассказ «Рукопись, найденная в бутылке», опубликованный в 1833 году на страницах «Южного литературного вестника». Вскоре Эдгар По становится редактором этого журнала.

Для того периода особенно характерны рассказы «Береника», «Морелла», «Лигейя», «Элеонора», в которых нашел достаточно своеобразное преломление образ Вирджинии, юной жены писателя.

Критика отмечала в творчестве По симбиоз буйной фантазии и неопровержимой логики. «Необыкновенные приключения некоего Ганса Пфааля» и «Дневник Джулиуса Родмена» по праву считаются дебютными произведениями научной фантастики.

Подлинным пиком литературной карьеры Эдгара По в начале 40‑х годов становится знаменитая новеллистическая трилогия: «Убийства на улице Морг», «Тайна Мари Роже» и «Похищенное письмо», ознаменовавшая собой зарождение детективного жанра. Венчает этот пик стихотворение «Ворон», принесшее автору громкую и вполне заслуженную славу.

Произведения По в значительной мере проникнуты анализом природы негативных эмоций, подсознания и пограничных состояний человеческой психики, о чем достаточно убедительно свидетельствуют представленные в этом томе рассказы «Бес противоречия» и «Черный кот».

Склонность к подобного рода анализу, подчас приобретавшая характер идеи фикс, имела весьма серьезные последствия для писателя, обладавшего достаточно неустойчивой психикой. После смерти жены в 1847 году совершенно надломленный Эдгар По впал в тяжкую алкогольную зависимость, предпринял несколько попыток суицида и скончался в городской больнице 7 октября 1849 года.

За его гробом шли девять человек.

Критики наперебой упрекали этого великого писателя в увлечении алкоголем, в оторванности от обычной, стереотипной жизни и во многих других прегрешениях, прежде всего в том, что он не писал «для миллионов».

А зачем? Ведь еще древние эллины отмечали, что все общеупотребительное имеет весьма малую ценность, а великий римлянин Сенека высказался и того резче: «Одобрение толпы – доказательство полной несостоятельности». Что подтверждает вся история человечества, в том числе история литературы.

Гилберт Кит Честертон (Gilbert Keith Chesterton) родился 29 мая 1874 года в Лондоне. Окончив школу в 1891‑м, учился в Художественном училище при университетском колледже.

В это время вышла в свет первая книга стихов Честертона – «Дикий рыцарь» («The Wild Knight»), которая, увы, не была увенчана ожидаемой славой. Правда, довольно скоро славу иного, достаточно скандального рода принесли молодому писателю его резкие высказывания в прессе относительно аморальности англо-бурской войны, развязанной Великобританией в 1899 году.

Полемичность, которую современники вначале приписывали юношескому максимализму, стала характерной для всех периодов творчества Честертона, так же как и его знаменитые парадоксы, основанные на столкновении фантастической экзотики со здравым смыслом.

Честертон вошел в мировую литературу прежде всего как глубокий и оригинальный мыслитель, оставивший после себя богатое наследие, где достойное место занимают и блестящие литературоведческие работы, и портреты-жизнеописания святых, и социологические исследования, и произведения художественной прозы, ставшие признанной классикой.

Он стал первым литературным критиком, подвергшим профессиональному анализу произведения детективного жанра, как и практически первым из авторов, придавшим детективной новелле ту степень полемичности и злободневности, которая до него могла быть присуща лишь проблемным статьям в прессе.

Рассказы писателя являются литературно-образным продолжением его публицистики и философских эссе, где основной проблемой является вопиющее противоречие между видимой, парадной стороной бытия и его действительной сущностью, грязной и в значительной мере преступной. Таким образом усилия героя-сыщика оказываются направленными прежде всего на устранение этого разрушительного противоречия и на восстановление нарушенной мировой гармонии.

Гилберт Кит Честертон был избран первым президентом британского Детективного клуба, основанного в 1928 году, и продолжал исполнять свои обязанности до 1936 года, пока не перестало биться его большое и благородное сердце.

В. Гитин, исполнительный вице-президент Ассоциации детективного и исторического романа

Гули-гули, кошки дули. Было твое, стало мое!

Со дня сотворения мира было два Иеремии. Один сочинил иеремиаду о ростовщичестве, и звали его Иеремия Бентам . Этим человеком премного восхищался мистер Джон Нил , и в некотором смысле он был велик. Второй дал имя одной из важнейших точных наук и был великим человеком в прямом смысле, я бы даже сказал, в прямейшем из смыслов.

Что такое надувательство (либо абстрактная идея, которую означает глагол «надувать»), в общем-то, понятно каждому. Тем не менее довольно сложно дать определение факту, поступку или процессу надувательства как таковому. Можно получить более-менее удовлетворительное представление о данном понятии, определив не само надувательство, а человека как животное, которое занимается надувательством. Если бы до этого додумался Платон, он бы не стал жертвой шутки с ощипанной курицей.

Платону задали вполне справедливый вопрос: почему, если он определяет человека как «двуногое существо, лишенное перьев», ощипанная курица не является человеком? Впрочем, я не собираюсь сейчас искать ответы на подобные вопросы. Человек – существо, которое надувает, и нет ни одного другого животного, которое способно надувать. И с этим ничего не поделать даже целому курятнику отборных кур.